Александр ВИН - Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz
– Только не опаздывай! Гусь один, а нас, голодных парней, здесь много. Можешь не успеть, не попробовать!
Бельгиец засуетился, кусая пухлые губы.
– Я быстро, быстро…, не сомневайся, я ненадолго…
Даже не заглянув в свою палатку, Тиади быстрым шагом и низко наклоняя голову, скрылся за поворотом раскисшей от дождя лесной дороги…
Глеб Никитин достал из внутреннего кармана куртки телефон.
– Вы где? Всё нормально, приезжайте. Нет, УАЗики мне уже здесь не нужны, только «техничка». … Жду. Вали всё на меня, мол, неправильный приказ был…, да, все, как и договаривались.… Да, ещё! Связи всё это время не было, только сейчас восстановили, понял? К бане подъедем попозже, да, обстоятельства…
Глина действительно была хорошая. И Ян подошёл с листьями вовремя.
Глеб колдовал у костра с удовольствием.
Очищенного и чисто выпотрошенного гусака он тщательно, переворачивая на брезенте, обёртывал широкими листьями хмеля и тут же, не давая зелени упасть с обширных боков, залеплял шершавую зелень пластинами глины. И с другого бока так же, и со спины, потом прижал длинную гусиную шею к распоротому брюху, тоже шлёпнул на неё щедро глины поверх разлапистого листа. По очереди подогнул к не совсем замурованному телу уже аппетитные окорочка и последним решительным движением превратил покойника в большой глиняный шар.
– Николас, подсоби.
В четыре руки они с голландцем опустили тяжеленное грязно-мокрое произведение в заранее приготовленную ямку с углями. Капитан Глеб сам засыпал её и разровнял над горячей могилой землю.
– Теперь в обратном порядке – перекидывайте весь костёр на это место. Следи за огнём. И за Колькой – чтобы не сожрал раньше времени вашу птицу.
Отряхнув с рук подсохшую глину, Глеб подмигнул профессору.
– Солить будем потом. Бориска знает, где соль лежит, в нашей палатке.
Глуша аппетит работой, большой голландский человек начал ожесточённо рубить топором наваленные у костра разнокалиберные коряги.
Бадди, немцы, оба шведа, даже заспанный Макгуайер, выползший на свет из палатки, дружно подбрасывали приготовленные дрова в костёр.
Всё было хорошо и правильно.…
Тучи, как он и предполагал, плавно уходили в нужную сторону от солнечного ещё горизонта, и на поляне оттого стало заметно светлее. Всё шло по графику, они должны были сегодня успеть всё, что было намечено. А он, Глеб Никитин, обязан был успеть то, что загадал на этот день лично для себя…
Мужской визг в два голоса – редкое явление.
Ирландский ботаник Стивен орал тонко, но от испуга, а лесоруб Колька – от боли и непонятной обиды.
В кирзовом носке правого Колькиного ботинка торчал, чуть отклонившись от вертикали и, нервно подрагивая, топор. Тот самый, которым голодный богатырь так страстно приближал момент долгожданного ужина.
Стивен Дьюар заткнулся первым.
Воздуха в нём было значительно меньше.
Голландец истерически гудел ещё несколько секунд, потом, плавно закатив глазки, Николас пошатнулся, повёл в стороны слабыми руками, сделал «ах!» и брякнулся в глубоком обмороке навзничь на спину. Жестокий топор, естественно, при этом выпал из его организма.
Декорации были те же, но ролями актёры поменялись. Всего полчаса назад, когда весь коллектив на поляне веселился, капитан Глеб был грустен и задумчив, а вот в эти славные минуты он был единственным, кто в порыве искреннего хохота валялся по мокрой траве. Остолбенело молчали вокруг него и рядом с изувеченным Николасом остальные путешественники.
На душе было легко и прозрачно. Он ведь знал, что и как из важных дел он будет делать сегодня, а это… цирк, шапито!
Глеб Никитин отсмеялся, всхлипывая, протёр глаза. Упруго вскочил на ноги.
– Без паники. У него на ремне фляжка – там должно ещё остаться немного волшебного лекарства. Дай, я волью ему в глотку пару глотков этого бальзама…
Не открывая глаз, Николас поперхнулся и в кашле выдул из себя целое облако блестящих капелек, почему-то страшно воняющих коньяком. Затем всё-таки посмотрел на жестокий мир и, отводя взор от своей практически отрубленной ноги, жалко попросил:
– Не ругай меня, Глеб…
– Не буду. Эй, гутен морген, Карл Иванович! Присаживайся, хватит валяться, промокнешь, соплями ведь завтра весь изойдёшь.
Сноровисто Глеб подсунул под зад голландцу мятый брезент, на котором только что упаковывал в глину гуся. Поручив О′Салливану придерживать раненого за плечи, стянул с его ноги пробитый грубый башмак.
– Царапина в полдюйма.
С официальными разъяснениями выступил младший командир.
– Ботинки-то военные, не гнутся, вот и не отрубил он себе ничего до конца-то.
Бойцы одобрительно и облегчённо зароптали.
Впервые за всё время их общения Николас не верил Глебу. Он знал, что добрый начальник его утешает и хочет сэкономить на причитающихся в таких случаях костылях.
– Встать на одну ногу сможешь? Вставай, не притворяйся! Макгуайер, научи его, как нужно обрабатывать раны в походных условиях. Да не так, что ты!
Возмущённым жестом Глеб остановил принявшегося было расстёгивать собственные штаны Макгуайера.
– Покажи ему! Просто покажи как, а дальше, я думаю, наш железный дровосек сам справится. Главный-то механизм он сам себе не рубанул.… Держи его, О′Салливан, на всякий случай, я пошёл, поищу подорожник.
Со стороны раненый богатырь и группа его поддержки выглядели гораздо забавней.
Глебу потребовалось всего несколько минут, чтобы на лесной тропе нарвать пригоршню молодой зелени.
Одним листом он протёр кровь с крохотной голландской раны, потом приложил к ней ещё несколько подорожников.
– Погоди, не трепыхайся.
Придерживая Николаса, Глеб развязал свой высокий ботинок и, стянув с собственной ноги носок, ловко натянул его на раненую лапу бледного голландца.
– Чтобы всё было в комплекте.… А теперь вы, добрые и уважаемые члены немецкой диаспоры, отнесите богатыря в лазарет. Да, да, все шестеро. Чтобы не надорваться. Впрочем, стой! Я должен это сфотографировать. Пригодится для самоучителя юного лесоруба.
До сих пор не расставшийся с железной зелёной каской на голове Стивен Дьюар прыснул.
– Молчи, неучтивый!
Разбить звонкую глиняную сокровищницу доверили Тиади.
Порывались, конечно, раньше времени выкопать гуся из огненного плена и другие отчаянные люди, но капитан Глеб велел всем ждать.
Бельгиец влетел на палаточную поляну стремительно, выскочил из кабины ловко, даже не хлопая в спешке дверцей своего микроавтобуса, и бросился на доклад к командиру.
– Я успел! Всё вовремя, а ты так волновался!
– Ну-у! Горжусь, горжусь тобой! Действительно, как и договаривались…
«Хорошая машина у Тиади. И цвет приятный, как правильно-то его назвать – вишнёвый металлик? Вишнёвый. Стоп! Кто и когда говорил мне про тёмно-красную машинку?! И по какому поводу…?».
Птица была хороша.
Тиади ритуально стукнул обушком топора по закаменевшему глиняному шару, потом ещё раз, посильнее, затем, встав на колени перед разворошённым и слабым уже костром, стал снимать сколотые верхние черепки.
Густой аромат горячего влажного мяса хлынул на поляну. Ряды едоков сомкнулись ещё более, кто-то услужливо подсунул под руки Тиади всё тот же кусок брезента.
– На нём чисти, в траве-то запачкается…
Бельгиец поднял сияющий взгляд на Глеба.
– Чёрт побери, как всё хорошо у нас получается!
– Погоди ты, вот, возьми ещё соль у Бориски!
Обожжённая до красноты и чёрных фрагментов угольковой пригорелости, твёрдая глина была осторожно скинута с вершины несуразного шара, и в результате образовалось большое, грубое керамическое блюдо с едой внутри.
– Бери ножку, тебе ножка положена! Макни в соль. Ну, как?
Не в силах оторваться от горячего бельгиец замычал от удовольствия и поднял к толпе большой палец.
– Есть! Теперь все остальные. Стоп! Женщины и дети кушают в первую очередь. Начинаем с самых маленьких. Стивен, давай, отламывай самое вкусное! Ну, чего медлишь?
– Я не хочу.
Крохотный ботаник надвинул себе каску ещё больше на глаза и тихо отошёл в сторону.
– Ну, знаешь ли…
Капитан Глеб и сам был «знаешь ли», но сегодняшняя роль требовала от него бойкого куража и щедрости.
– Профессор, к барьеру! Вам причитается вторая ножка!
Бадди тоже как-то нехотя протянул руку за угощением.
– Я отнесу Николасу.
– О, как славно! Вот это друг! Настоящий дружище! Налетай, давай, остальные!
Минут сорок потребовалось мужчинам на то, чтобы обглодать убиенного гуся и запить его оставшимся молоком.
Постепенно вечерело.
Густым становилось совсем недавно освободившееся от пелены дождливых туч небо, в лесу с оптимизмом зачирикали какие-то смелые птицы.
